Сталин и Рузвельт

Среди зарубежных государственных деятелей, которых мне довелось близко наблюдать, наибольшее впечатление оставил Франклин Делано Рузвельт. У нас в стране он заслуженно пользуется репутацией реалистически мыслящего, дальновидного политика. Его именем назван один из главных проспектов Ялты. Президент Рузвельт занял выдающееся место в современной истории Соединенных Штатов и в летописи второй мировой войны. Мне он запомнился как обаятельный человек, обладающий быстрой реакцией, чувством юмора. Даже в Ялте, когда было особенно заметно ухудшение его здоровья, все присутствовавшие отмечали, что ум президента оставался ярким и острым.

Я считаю для себя большой честью поручение переводить беседы Сталина с Рузвельтом во время их первой встречи в Тегеране в 1943 году. Все, что тогда произошло, глубоко запало мне в память.

Советская делегация, в которую входили Сталин, Молотов и Ворошилов, отбыла в иранскую столицу за день до моего возвращения в Москву из Киева, где я тщетно пытался разыскать родителей. Мне пришлось ее догонять. Вылетел поздно ночью в Баку и прибыл туда только к вечеру. Рано утром отправился самолетом в Тегеран. Едва добравшись в середине дня до советского посольства, узнал, что мне сейчас предстоит переводить первую беседу двух лидеров. Прилети мой самолет хотя бы на час позже, я опоздал бы на эту встречу, не говоря уже о том, что вызвал бы неудовольствие Сталина, который сам выбирал себе переводчика для каждой беседы.

Когда я вошел в комнату, примыкавшую к залу пленарных заседаний, там уже находился Сталин в маршальской форме. Он пристально посмотрел на меня, и я поспешил извиниться за небольшое опоздание, пояснив, что явился прямо с аэродрома. Сталин слегка кивнул головой, медленно прошелся по комнате, взял из бокового кармана кителя коробку с надписью «Герцеговина флор», вынул папиросу, закурил. Прищурившись, взглянул менее строго, спросил:

Не очень устали с дороги? Готовы переводить? Беседа будет ответственной.

Готов, товарищ Сталин. За ночь в Баку хорошо отдохнул. Чувствую себя нормально.

Сталин подошел к столу, небрежно бросил на него коробку с папиросами. Зажег спичку и раскурил погасшую папиросу. Затем, медленным жестом загасив спичку, указал ею на диван и сказал:

Здесь, с краю, сяду я. Рузвельта привезут в коляске, пусть он расположится слева от кресла, где будете сидеть вы.

Ясно, - ответил я.

Мне уже не раз приходилось переводить Сталина, но я ни разу не слышал, чтобы он придавал значение таким деталям. Возможно, он нервничал перед встречей с Рузвельтом.

Сталин, конечно, не сомневался, что отношение президента к системе, которая его усилиями возобладала в Советском Союзе, крайне отрицательное. Для Рузвельта не могли быть тайной кровавые преступления, произвол, репрессии и аресты в сталинской империи - уничтожение крестьянских хозяйств, насильственная коллективизация, приведшая к страшному голоду и гибели миллионов, гонения на высококвалифицированных специалистов, ученых, писателей, объявленных «вредителями», истребление талантливых военачальников. Страшные последствия сталинской политики породили на Западе крайне отрицательный образ Советского Союза. Как сложатся отношения с Рузвельтом? Не возникнет ли между ними непреодолимая стена? Смогут ли они преодолеть отчуждение? Эти вопросы не мог не задавать себе Сталин.

Думаю, что и президент понимал, сколь важно в создавшейся тогда ситуации найти общий язык с кремлевским диктатором. И он сумел так подойти к Сталину, что этот подозрительный восточный деспот, кажется, поверил в готовность демократического сообщества принять его в свою среду. На первой же встрече с советским лидером Рузвельт попытался создать атмосферу доверительности. Не было никакой натянутости, настороженности, никаких неловких, длительных пауз.

Сталин также решил пустить в ход свое обаяние - тут он был большой мастер. До войны наш вождь редко принимал зарубежных политиков и потому не мог иметь соответствующего опыта. Но он быстро наверстал упущенное, проявив свои способности уже при встрече с Риббентропом в августе 1939 года. После гитлеровского вторжения Сталин непосредственно участвовал в переговорах. Беседы с Гопкинсом, Гарриманом, Хэллом, интенсивная переписка с Рузвельтом дали ему возможность пополнить представления об американцах и отработать особую манеру ведения дел с ними. Но все же можно было заметить, что перед первой встречей с президентом Соединенных Штатов осенью 1943 года Сталин чувствовал себя не вполне уверенно.

Не потому ли он на этот раз заботился о том, где лучше сесть? Он, видимо, не хотел, чтобы слишком высветилось его испещренное оспой лицо. Маршальский китель и брюки с красными лампасами были тщательно выглажены, мягкие кавказские сапоги (он обычно заправлял в них брюки) ярко сверкали. Вставленные в стельку под пяткой прокладки делали его выше, чем он был на самом деле. И разговор с Рузвельтом он начал с типичных грузинских любезностей. Все ли устраивает президента в его резиденции? Не упустили ли чего-либо? Чем он мог бы быть полезен и так далее. Рузвельт поддержал эту игру, предложил Сталину сигарету. Тот ответил, что привык к своим. Спросил президент и о «знаменитой сталинской трубке».

Запрещают врачи, - развел руками всесильный вождь.

Врачей надо слушаться, - назидательно произнес Рузвельт.

Осведомились о самочувствии друг друга, поговорили о вреде курения, о полезности пребывания на свежем воздухе. Словом, все выглядело так, будто встретились закадычные друзья.

Рассказывая по просьбе президента о положении на фронте, Сталин не скрыл тяжелой обстановки, сложившейся на Украине после захвата немцами Житомира, важного железнодорожного узла, в результате чего снова под угрозой оказалась украинская столица - Киев.

В свою очередь, и Рузвельт демонстрировал откровенность. Обрисовав жестокие бои на Тихом океане, он затронул вопрос о судьбе колониальных империй.

Я говорю об этом в отсутствие нашего боевого друга Черчилля, подчеркнул президент, - поскольку он не любит касаться данной темы. Соединенные Штаты и Советский Союз не являются колониальными державами, нам легче обсуждать такие проблемы. Думаю, что колониальные империи недолго просуществуют после окончания войны…

Рузвельт сказал, что намерен в будущем подробнее побеседовать о послевоенном статусе колоний, но лучше это делать без участия Черчилля, у которого нет никаких планов в отношении Индии.

Сталин явно остерегался быть втянутым в обсуждение столь деликатной темы. Он лишь ограничился замечанием, что после войны проблема колониальных империй может оказаться актуальной, и согласился, что СССР и США проще обсуждать этот вопрос, чем странам, владеющим колониями. Меня же поразила инициатива Рузвельта в связи с тем, что не так давно я слышал, как Гитлер на переговорах с Молотовым в Берлине в ноябре 1940 года предлагал Советскому Союзу совместно с Германией, Италией и Японией поделить британское колониальное наследство. Видно, эти территории привлекали многих…

В целом у меня сложилось впечатление, что Сталин и Рузвельт остались довольны первым контактом. Но это, конечно, не могло изменить их принципиальных установок.

Администрация Рузвельта руководствовалась формулой, изложенной в заявлении государственного департамента США от 22 июня 1941 г., то есть в день нападения гитлеровской Германии на СССР: «Мы должны последовательно придерживаться линии, согласно которой тот факт, что Советский Союз воюет против Германии, вовсе не означает, что он защищает, борется или придерживается принципов в международных отношениях, которых придерживаемся мы».

В ходе войны Рузвельт весьма дружественно высказывался о Советском Союзе, лично о Сталине. Но тут, думается мне, он лишь отдавал дань союзническим отношениям в рамках антигитлеровской коалиции, героизму Красной Армии, устоявшей под чудовищными ударами гитлеровской военной машины. В то же время президент делал соответствующие выводы из хода боев на советско-германском фронте. Советский народ, продолжая оказывать сопротивление агрессии, доказывал, как полагал Рузвельт, прочность системы. Если она выдержит и сохранится после войны, то не имеет смысла снова пытаться ее уничтожить. Лучше выработать механизм, который позволил бы капиталистическим странам сосуществовать с Советским Союзом. Все это отнюдь не означало одобрения Рузвельтом советской действительности.

Были и у Сталина свои причины для недоверия. Установление Рузвельтом дипломатических отношений с СССР после 16 лет непризнания, его заявление о намерении оказать поддержку борьбе советского народа против нацистской агрессии, готовность президента организовать поставку военных материалов Советскому Союзу - все это можно было записать в актив рузвельтовской администрации. Однако в практике антигитлеровской коалиции было немало фактов, усиливавших подозрительность Сталина по отношению к США. Да и вообще глубоко укоренившаяся в сознании враждебность к капиталистической системе постоянно питала его настороженность.

Мне нередко приходилось слышать, как Сталин по разным поводам говорил Молотову:

Рузвельт ссылается на Конгресс. Думает, что я поверю, будто он действительно его боится и потому не может уступить нам. Просто он сам не хочет, а прикрывается Конгрессом. Чепуха! Он - военный лидер, верховный главнокомандующий. Кто посмеет ему возразить? Ему удобно спрятаться за парламент. Но меня-то он не проведет…

Сталин также не верил, когда на его жалобы по поводу недружественных публикаций по отношению к СССР в американской и английской прессе Рузвельт и Черчилль объясняли, что не могут контролировать газеты и журналы и что даже их самих пресса порой не жалует. Все это Сталин считал буржуазной уловкой, двойной игрой. Но он видел, что советская сторона оказалась в невыгодном положении. Когда в нашей печати появлялись довольно робкие критические замечания насчет политики западных союзников (задержка второго фронта, срыв графика военных поставок, слухи о сепаратных переговорах и т. д.), Рузвельт и Черчилль протестовали и предъявляли претензии Сталину, поскольку речь шла о материалах официальной советской прессы.

Чтобы сбалансировать положение, Сталин решил создать в 1943 году новый журнал «Война и рабочий класс», изобразив дело так, будто его издают советские профсоюзы. Фактически же редактором этого издания был Молотов, хотя на титульном - листе стояло имя фиктивного редактора - какого-то профсоюзного деятеля. Молотов поручил мне техническую сторону подготовки заседаний редколлегии журнала, и я мог видеть, как тщательно не только он, но порой и Сталин дозировали критические статьи. Но теперь на жалобы руководителей США и Англии можно было ответить, что советское правительство не несет ответственности за эти материалы и что все претензии следует адресовать профсоюзной организации. Сталин был уверен, что точно так же манипулируют прессой Рузвельт и Черчилль.

Еще в середине 30-х годов Сталин стремился установить контакт с Рузвельтом. Об одном из эпизодов, связанных с этим, рассказал мне А. И. Микоян.

Дело происходило летом 1935 года на даче у Молотова, незадолго до отъезда Микояна в США для закупки различного оборудования. На даче оказался американский гражданин по имени Кон - родственник жены Молотова. Вскоре появился Сталин. После ужина он вышел с Микояном в сад и сказал:

Этот Кон - капиталист. Когда будешь в Америке, повидайся с ним. Он нам поможет завязать политический диалог с Рузвельтом.

Прибыв в Вашингтон, Микоян установил, что «капиталист» Кон владеет шестью бензоколонками и, конечно же, никакого доступа в Белый дом не имеет. Нечего было и думать о посредничестве Кона. Между тем во время встречи с Генри Фордом последний по своей инициативе предложил Микояну познакомить его с Рузвельтом. Тогдашний советский посол в США А. Трояновский сразу же проинформировал об этом Москву. Ответа не поступило, и Микоян с Рузвельтом не встретился. Я недоумевал, почему он так поступил, ведь Сталин добивался диалога с Рузвельтом.

Вы плохо знаете Сталина, - пояснил Микоян. - Он же поручил действовать через Кона. Если бы я без его санкции воспользовался услугами Форда, он бы сказал: «Вот там Микоян хочет быть умнее нас, пустился в большую политику». Он никогда бы мне не простил. Обязательно когда-либо это вспомнил бы и использовал против меня…

Этот эпизод свидетельствует о ловкости хитрого армянина, подтверждая ходившую много позже по Москве поговорку: «От Ильича до Ильича без инфаркта и паралича», относившуюся к Микояну. Он уцелел в бурный период - от Владимира Ильича Ленина до Леонида Ильича Брежнева. Но самое любопытное здесь то, насколько примитивное представление имел Сталин об американских порядках. Он считал, что раз Кон капиталист, то, значит, и запросто вхож к президенту.

С этим же своеобразным представлением о США связано и сделанное Сталиным Гопкинсу, а затем и Гарриману, еще до вступления Америки в войну, предложение посылать на Украину американские войска для ведения боевых операций на советско-германском фронте. Естественно, он получил отказ, но, что поразительно, очень на это обиделся.

Впрочем, не менее странной была и последовавшая за этим инициатива Рузвельта. 12 января 1942 г., то есть уже после Пёрл-Харбора, он в беседе с только что прибывшим в Вашингтон новым советским послом Литвиновым высказал суждение, что американские войска могли бы заменить советские части, находящиеся в Иране, Закавказье и в районе заполярного порта Мурманска, а советские солдаты могли бы быть переброшены для действий на активных участках фронта. Свое предложение президент сопроводил своеобразной приманкой.

С американской стороны, - сказал он советскому послу, - не встретило бы возражений приобретение Советским Союзом незамерзающего порта на Севере, где-нибудь в Норвегии, вроде Нарвика. Для связи с ним, - пояснил Рузвельт, можно было бы выкроить коридор через норвежскую и финскую территории.

С точки зрения современной морали подобное предложение, сделанное к тому же без ведома норвежцев и финнов, выглядит по меньшей мере цинично. К тому же тогда Нарвик, как и вся Норвегия, находился под германской оккупацией.

Советское правительство отклонило американское предложение. В телеграмме Молотова, направленной 18 января, советскому послу поручалось ответить Рузвельту, что у Советского Союза «нет и не было каких-либо территориальных или других претензий к Норвегии и поэтому он не может принять предложение о занятии Нарвика советскими войсками».. Что касается замены советских частей американскими на Кавказе и в Мурманске, то это «не имеет сейчас практического значения, поскольку там нет боевых действий». Далее в послании говорилось: «Мы с удовлетворением приняли бы помощь Рузвельта американскими войсками, которые имели бы целью сражаться бок о бок с нашими войсками против войск Гитлера и его союзников».

Но для этого у США войск не нашлось.

Вся эта история вызвала в Москве неприятный осадок и породила новые подозрения у Сталина. Он расценил предложение Рузвельта как посягательство на территориальную целостность СССР. Он еще хорошо помнил интервенцию против Советской России после революции, когда американские войска оккупировали ряд районов нашей страны. В то же время тут просматривалось стремление Вашингтона сберечь свои силы за счет крови советских людей и добиться ослабления двух главных участников конфликта - Германии и Советского Союза.

Хочу остановиться на нескольких узловых проблемах, которые в той или иной мере оказали влияние на взаимоотношения Сталина и Рузвельта.

Хотя наши западные союзники не откликались на многократные призывы Москвы осуществить высадку во Франции, изучение возможности такой операции в Вашингтоне началось уже с осени 1941 года. К весне следующего года вариант американского плана вторжения в Северную Францию был подготовлен. Докладывая его президенту Рузвельту, генерал Маршалл указывал, что высадка в этом районе явится максимальной поддержкой русского фронта. Однако осуществление такой операции ставилось в зависимость от двух условий:

1. Если положение на русском фронте станет отчаянным, то есть успех германского оружия будет настолько полным, что создастся угроза неминуемого краха русского сопротивления. В этом случае атаку на Западе следует рассматривать как жертву во имя общего дела.

2. Если положение немцев станет критическим.

Этот документ проливает свет на американскую концепцию «второго фронта»: пока Россия и Германия сохраняли способность продолжать борьбу, в Вашингтоне предпочитали оставаться в стороне. Главное, чтобы к концу войны СССР и Германия оказались ослаблены.

К началу 1942 года гитлеровцы мобилизовали огромные силы для нового мощного наступления в глубь Советского Союза. А наши западные союзники по-прежнему ничего не предпринимали, чтобы облегчить положение на советско-германском фронте. Наблюдая их бездействие, посол Литвинов направил в Наркоминдел 31 января 1942 г. запрос: «До вероятного весеннего наступления Гитлера, для которого он накапливает большие силы, остается меньше двух месяцев, и если желаем получить помощь к тому времени от Англии и США, то должны заявить об этом теперь же. Мы должны либо требовать высадки на континенте, либо же заявить, что нам нужно столько же самолетов и танков, на сколько превосходит нас в тех и других противник».

4 февраля Литвинову был дан следующий ответ: «Мы приветствовали бы создание второго фронта в Европе нашими союзниками. Но Вы знаете, что мы уже трижды получили отказ на наше предложение о создании второго фронта и не хотим нарываться на четвертый отказ. Поэтому Вы не должны ставить вопрос о втором фронте перед Рузвельтом. Подождем момента, когда, может быть, сами союзники поставят этот вопрос перед нами». В не совсем дипломатических оборотах этого послания сквозит раздражение его авторов. Сталин давал почувствовать свое недовольство.

Повлияло ли это на Рузвельта? Возможно, что в какой-то мере повлияло. Во всяком случае, вскоре в позиции американцев как будто произошел сдвиг.

12 апреля 1942 г. президент Рузвельт сообщил главе советского правительства, что считает целесообразным обменяться мнениями с авторитетным представителем СССР по ряду важных вопросов ведения войны против общего врага. Он спрашивал, готово ли советское правительство направить в Вашингтон Молотова для таких переговоров. Советская сторона сразу же согласилась. С целью соблюдения секретности этот визит прошел под кодовым названием «Миссия мистера Брауна».

Побывав в Лондоне, где был подписан англо-советский договор о союзе в войне против гитлеровской Германии и ее союзников в Европе и о сотрудничестве и взаимной помощи после войны, Молотов отправился в Вашингтон. Здесь в беседе с президентом Рузвельтом речь шла главным образом о планах высадки западных союзников во Франции и о положении на советско-германском фронте.

Если бы, - сказал Молотов, - союзники оттянули в 1942 году с нашего фронта хотя бы 40 вражеских дивизий, соотношение сил резко изменилось бы в нашу сторону и судьба Гитлера была бы предрешена…

Выслушав это заявление, сделанное Молотовым с не свойственной ему эмоциональностью, Рузвельт обратился к генералу Маршаллу с вопросом:

Достаточно ли уже продвинулись приготовления, чтобы можно было сообщить маршалу Сталину о нашей готовности открыть второй фронт?

Генерал ответил утвердительно. И тогда президент торжественно произнес:

Доложите своему правительству, что оно может ожидать открытия второго фронта в нынешнем году.

Итак, президент, к которому присоединился также Черчилль, официально обязался осуществить высадку. Более того, был определен и конкретный срок. Совместное коммюнике гласило: «Достигнута полная договоренность в отношении неотложных задач создания второго фронта в Европе в 1942 году».

Действительно ли в Вашингтоне и Лондоне на том этапе намечали высадку в Западной Европе? Было ли такое решение просчетом или просто легкомыслием, что, впрочем, недопустимо для зрелых политиков? Вряд ли они в тот момент считали, что советская способность к сопротивлению на исходе и что настало время принести «жертву». А если считали, то очень скоро пришли к выводу, что с «жертвоприношением» спешить не следует.

Когда спустя некоторое время Рузвельт и Черчилль отказались от данного Сталину обещания, президент испытывал чувство неловкости. Ведь в беседе с Молотовым в Вашингтоне он обосновал резкое сокращение крайне необходимых Советскому Союзу военных поставок переадресовкой их на нужды готовящегося вторжения во Францию. А на вопрос Молотова, не получится ли так, что поставки сократятся, а второй фронт открыт не будет, Рузвельт еще раз заверил наркома, что высадка во Франции в 1942 году обязательно произойдет. Надо полагать, президент США вздохнул с облегчением, когда Черчилль вызвался выполнить в Москве столь неприятную миссию - сообщить Сталину, что вторжение не состоится.

В связи со всей этой историей стоит вспомнить пассаж, содержащийся в книге сына президента - Эллиота - «Его глазами». Он иллюстрирует понимание Рузвельтом роли США в войне.

«Ты представь себе, - пояснял отец сыну, - что это футбольный матч. А мы, скажем, резервные игроки, сидящие на скамье. В данный момент основные игроки это русские, китайцы и в меньшей степени англичане. Нам предназначена роль игроков, которые вступят в игру в решающий момент… Я думаю, что момент будет выбран правильно».

Рузвельт поделился с сыном весьма сокровенными мыслями.

Принятые Тегеранской конференцией решения на этот счет в нашей литературе обычно расцениваются как серьезная победа советской дипломатии. И в самом деле, наконец-то западные союзники назвали точную дату вторжения и в общем выдержали ее. Пришла реальная помощь Красной Армии, сражавшейся на протяжении трех лет практически один на один с гитлеровской военной машиной. Но спрашивается, действительно ли США и Англия, соглашаясь открыть второй фронт во Франции, уступили настойчивым требованиям Сталина, угрожавшего даже покинуть Тегеран? Или же они прежде всего руководствовались собственными интересами? Не сочли ли они, что приближается ситуация, предусмотренная вторым пунктом американского плана, - скорый крах Германии?

Ко времени Тегеранской конференции решение уже было принято. Пересекая на крейсере Атлантический океан по пути в иранскую столицу, президент Рузвельт созвал в кают-компании ближайших помощников и поделился своими соображениями насчет второго фронта. «Советские войска, - сказал он, - находятся лишь в 60 милях от польской границы и в 40 милях от Бессарабии. Если они форсируют реку Днестр, что может осуществиться в ближайшие две недели, Красная Армия окажется на пороге Румынии». Президент сделал вывод: пора действовать. «Американцы и англичане, - пояснил он, - должны занять возможно большую часть Европы. Англичанам отводятся Франция, Бельгия, Люксембург, а также южная часть Германии. Соединенные Штаты должны двинуть свои корабли и доставить американские войска в порты Бремен и Гамбург, в Норвегию и Данию. Мы должны дойти до Берлина. Тогда пусть Советы занимают территорию к востоку от него. Но Берлин следует занять Соединенным Штатам». Примерно в это же время Рузвельт распорядился подготовить специальные авиадесантные соединения для захвата столицы «третьего рейха».

Рузвельт и Черчилль были едины в том, что дальше откладывать вторжение нельзя, иначе советские войска могут продвинуться слишком далеко на Запад. Но дело не обошлось без серьезных расхождений. Как достичь поставленной цели? Президент полагал, что кратчайший путь в Берлин лежит через Францию. Он настаивал на высадке в Нормандии. Британский премьер исходил из других соображений. Он стремился не допустить значительного продвижения советских войск за пределы границ СССР. Наиболее эффективный, по его мнению, способ добиться этого - наступать через Балканы в направлении Болгарии, Румынии, Австрии, Венгрии, Чехословакии.

Что касается Сталина, то он, разгадав замыслы Черчилля, заявлял, что наиболее радикальной помощью Красной Армии считает открытие второго фронта в Западной Европе.

Исходя из сказанного, мне представляется, что главное в решении Тегеранской конференции о втором фронте заключалось не в согласовании даты вторжения, а в определении места высадки. То, что в конечном счете остановились на Нормандии, - результат идентичности позиций Рузвельта и Сталина, и это было высоко оценено советским лидером.

Рузвельт По успешном завершении кампаний в Польше и Франции для руководства рейха встал вопрос, с какими стратегическими целями нужно теперь продолжать войну после того, как британское правительство во главе с Черчиллем не выказало готовности вести переговоры по

РУЗВЕЛЬТ ТЕОДОР (род. в 1858 г. – ум. в 1919 г.) 26-й президент США (1901–1909 гг.). Республиканец. Лауреат Нобелевской премии мира за усилия в заключении Портсмутского договора. Почетный гражданин Лондона. Имя Теодора Рузвельта в сознании американцев тесно связано с выходом США

РУЗВЕЛЬТ ЭЛЕОНОРА (род. в 1884 г. – ум. в 1962 г.) Первая леди США в период президентства ее мужа Франклина Д. Рузвельта (1932–1945). Член делегации США при ООН в 1945–1953, 1961 гг. Один из авторов Всемирной Декларации прав человека 1948 г. Элеонора Рузвельт на фоне других первых леди

Тегеран. Рузвельт и Сталин 26 ноября 1943 года генерал-полковник Голованов, которому предстояло быть личным сталинским летчиком, приехал в Кунцево. Отсюда должен был начаться долгий путь в Персию. На даче стоял крик. Сталин решил задать Берии хорошую трепку. За разносом

РУЗВЕЛЬТ ФРАНКЛИН ДЕЛАНО (род. в 1882 г. - ум. в 1945 г.) Франклин Делано Рузвельт, пожалуй, один из самых известных политических деятелей XX века. Он был не просто президентом США. Он был человеком, который на своем примере доказал действенность американской мечты. Он вывел

Рузвельт и Элеонора Супружеский союз 32-го президента США Франклина Делано Рузвельта и Элеоноры Рузвельт был сложным. Они составляли уникальный политический альянс.Элеонора родилась в 1884 году. Ее девичья фамилия была тоже Рузвельт. Брак родителей распался из-за

Теодор Рузвельт IБирс всегда помнил об опасности, которая грозит всем республикам, и понимал, что может произойти попытка установить монархию. Считая, что в США такая попытка может быть крайне успешной, он относился к Теодору Рузвельту как к угрозе. Он верил, что Рузвельт,

21 декабря. Родился Сталин (1879), умер Иван Ильин (1954) Сталин, Ильин и братство Правду сказать, автор этих строк не жалует магию чисел, календарей и дней рождения. Брежнев родился 19 декабря, Сталин и Саакашвили - 21-го, ВЧК и я - 20-го, и кто я после этого выхожу? Правда, мой большой

Глава 3 Отель «Рузвельт» Однажды весной 1943 года Жа-Жа проснулась и не обнаружила рядом Конрада. Она обошла весь дом, но его нигде не было.– Где мистер Хилтон? – спросила она Уилсона, дворецкого Конрада.– О, мэм, он уехал в Нью-Йорк.– Но он не говорил мне, что

С первых дней войны президент Рузвельт увязывал помощь Америки поставками оружия и припасов Советскому союзу с прекращением гонений на Церковь. На следующий день после вторжения Гитлера в СССР в июне 1941 года он уведомил Сталина, что американская помощь и религиозная свобода идут рука об руку. В течение всего 1942 года он напоминал Сталину, что большой помощи от США не будет, пока в СССР не восстановят РПЦ. Сталин сдался Рузвельту за два месяца до Тегеранской конференции.

О том, как проходило требование Рузвельта о прекращении гонений на религию и Церковь в СССР, рассказывается в книге американского историка Сьюзен Батлер "Сталин и Рузвельт: великое партнерство" (Эксмо, 2017). В ознакомительных целях мы приводим отрывок из этой книги:

"Наиболее существенные шаги, получившие одобрение со стороны Франклина Д.Рузвельта, Сталин предпринял в религиозной сфере. За два месяца до Тегеранской конференции Сталин официально отказался от своей антирелигиозной политики. Ему было известно, что негативное отношение Советского Союза к религии являлось постоянной проблемой для Рузвельта. Президент знал, что это предоставляло широкие возможности врагам Советского Союза в США (особенно католической церкви) для критики в адрес советского строя, но это оскорбляло и его лично. Только наиболее близкие к Рузвельту люди были осведомлены о его глубокой религиозности.

Рексфорд Тагуэлл, близкий друг Рузвельта и член "Мозгового треста" (группы академиков) Колумбийского университета, который разработал первые рекомендации для политического курса Рузвельта на посту президента, вспоминал, что, когда Рузвельт задумывал что-то организовать, создать или учредить, он просил всех своих коллег присоединиться к нему в его молитве, когда он испрашивал божественного благословения на то, что они собирались сделать. Спичрайтер президента Роберт Шервуд считал, что "его религиозная вера была самой мощной и самой загадочной силой, жившей в нём ".

Рузвельт пользовался любой возможностью подчеркнуть необходимость религиозной свободы в Советском Союзе. На следующий день после вторжения Гитлера в СССР в июне 1941 года он уведомил Сталина, что американская помощь и религиозная свобода идут рука об руку: "Свобода поклоняться Богу, как диктует совесть, – это великое и фундаментальное право всех народов. Для США любые принципы и доктрины коммунистической диктатуры столь же нетерпимы и чужды, как принципы и доктрины нацистской диктатуры. Никакое навязанное господство не может получить и не получит никакой поддержки, никакого влияния в образе жизни или же в системе правления со стороны американского народа ".

Осенью 1941 года, когда германская армия подошла к Москве и Аверелл Гарриман вместе с лордом Бивербруком, газетным магнатом и министром снабжения Великобритании, собирался вылететь в Москву, чтобы согласовать программу возможных американо-английских поставок в Советский Союз, Рузвельт воспользовался этим случаем, чтобы вновь выступить в защиту свободы вероисповедания в СССР. Сталин находился в безвыходной ситуации, и Рузвельт знал, что более благоприятного момента ему может не представиться. "Я считаю, что это реальная возможность для России – в результате возникшего конфликта признать у себя свободу религии ", – писал Рузвельт в начале сентября 1941 года.

Он предпринял три шага. Во-первых, президент пригласил в Белый дом Константина Уманского, советского посла в Вашингтоне, чтобы сообщить ему, что будет чрезвычайно трудно утвердить в Конгрессе оказание помощи России, которая ей, как он знал, крайне необходима, из-за сильной враждебности Конгресса к СССР. Затем он предложил: "Если в ближайшие несколько дней, не дожидаясь прибытия Гарримана в Москву, советское руководство санкционирует освещение в средствах массовой информации вопросов, касающихся свободы религии в стране, это могло бы иметь весьма положительный просветительный эффект до поступления на рассмотрение Конгресса законопроекта о ленд-лизе ". Уманский согласился оказать помощь в этом вопросе.

30 сентября 1941 года Рузвельт провёл пресс-конференцию, в ходе которой он поручил журналистам ознакомиться со статьей 124 советской Конституции, в которой говорилось о гарантиях свободы совести и свободы вероисповедания, и опубликовать эту информацию. (После того как в прессе эта информация была должным образом обнародована, заклятый враг Рузвельта, Гамильтон Фиш, конгрессмен-республиканец от округа Рузвельта, Гайд-парка, с сарказмом предложил президенту пригласить Сталина в Белый дом, "чтобы он смог совершить обряд крещения в бассейне Белого дома")

Затем Рузвельт поручил Гарриману, уже готовому к отъезду в Москву, поднять вопрос о свободе вероисповедания в ходе общения со Сталиным. Как вспоминал Гарриман, "президент хотел, чтобы я убедил Сталина в том, насколько важно ослабить ограничения в отношении религии. Рузвельт проявлял обеспокоенность в связи с возможным противодействием со стороны различных религиозных групп. Кроме того, он искренне хотел использовать наше сотрудничество во время войны, чтобы повлиять на враждебное отношение советского режима к религии ". Гарриман поднял этот вопрос в разговоре со Сталиным таким образом, чтобы ему стало понятно: политическая ситуация и негативное общественное мнение США относительно России изменятся к лучшему, если "Советы проявят готовность обеспечить свободу вероисповедания не только на словах, но и на деле ". Как рассказывал Гарриман, когда он объяснил это, Сталин "кивнул головой, что означало, как я понял, его готовность что-то сделать ".

Гарриман поднял эту тему также в разговоре с Молотовым, который дал знать, что он не верит в искренность Рузвельта. "Молотов откровенно сообщил мне о том большом уважении, которое он и другие испытывают к президенту. В какой-то момент он поинтересовался у меня, действительно ли президент, такой умный, интеллигентный человек, так религиозен, как кажется, или же это делается в политических целях ", – вспоминал Гарриман.

Реакция советской стороны была вполне объяснима. Уманский, возможно, сообщил в Москву, что Рузвельт никогда не ходил на воскресные службы в Национальный собор – епископальную церковь, которую президенты и сливки общества из числа прихожан епископальной церкви в Вашингтоне традиционно посещали во время службы (хотя иногда он посещал церковь Сент-Джонс на Лафайет-сквер). Очевидно, Уманский не знал, что Рузвельт избегал Национального собора, потому что он терпеть не мог председательствующего в Вашингтоне епископа Джеймса Фримена.

Гарриман сумел добиться минимума. Соломон Лозовский, заместитель наркома иностранных дел, выждал сутки с момента отъезда Гарримана из Москвы, созвал пресс-конференцию и зачитал следующее заявление: "Общественность Советского Союза с большим интересом узнала о заявлении президента Рузвельта на пресс-конференции относительно свободы вероисповедания в СССР. За всеми гражданами признаётся свобода вероисповедания и свобода антирелигиозной пропаганды ". Наряду с этим он отметил, что советское государство "не вмешивается в вопросы религии", религия является "личным делом". Лозовский завершил заявление предупреждением в адрес руководителей Русской православной церкви, многие из которых всё ещё сидели в тюрьме: "Свобода любой религии предполагает, что религия, церковь или какая-либо община не будут использоваться для свержения существующей и признанной в стране власти ".

Единственной газетой в России, которая осветила это событие, были "Московские новости", англоязычное издание, которое читали только американцы. Газеты "Правда" и "Известия" проигнорировали комментарии Лозовского. Рузвельт не был доволен, поскольку он ожидал большего. Как вспоминал Гарриман, "он дал мне понять, что этого не было достаточно, и отчитал. Он подверг критике мою неспособность добиться большего ".

Через несколько недель, ознакомившись с последним проектом "Декларации Организации Объединенных Наций", подготовленным Госдепартаментом, который и должны были подписать 1 января 1942 года все страны, находившиеся в состоянии войны, Рузвельт попросил Хэлла внести в документ положение о свободе вероисповедания: "Я считаю, что Литвинов будет вынужден с этим согласиться ". Когда советский посол Литвинов, только что заменивший Уманского, возразил против включения в текст фразы, касавшейся религии, Рузвельт обыграл это выражение, изменив "свободу вероисповедания" на "религиозную свободу". Эта правка, по существу, незначительная и непринципиальная, позволила Литвинову, не искажая истины, сообщить в Москву, что смог заставить Рузвельта изменить документ и тем самым удовлетворить Сталина.

В ноябре 1942 года в антирелигиозной позиции советского правительства обозначились первые перемены: митрополит Киевский [и Галицкий] Николай, один из трёх митрополитов, которые руководили Русской православной церковью, стал членом Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков. Теперь, за два месяца до Тегеранской конференции, Рузвельт добился важных результатов и укрепил свои позиции. Сталин, который принимал участие в закрытии и/или уничтожении многих церквей и монастырей в России, начал рассматривать религию не через узкую призму доктрины коммунизма, а с позиции Рузвельта.

4 сентября 1943 года, во второй половине дня, Сталин вызвал к себе на "ближнюю дачу" в Кунцево Г.Карпова, председателя Совета по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР, Георгия Маленкова и Лаврентия Берию. Сталин объявил, что он решил немедленно восстановить патриаршество, систему церковного управления во главе с патриархом, которая была ликвидирована в 1925 году, и открыть на территории Советского Союза церкви и семинарии. Позже в тот же вечер митрополиты Сергий, Николай и Алексий были вызваны в Кремль, и Сталин сообщил им о принятых судьбоносных решениях.

P.S. Таким образом восстановление Патриаршества и хотя бы частичная легализация Православной церкви в советском союзе заслуга исключительно настойчивости Франклина Д.Рузвельта. Как же реально относился к русской церкви "товарищ Сталин" прекрасно показывает эта картинка:

28 ноября 1943 года начала свою работу Тегеранская конференция. Это была первая за всё время войны встреча лидеров стран - участниц Антигитлеровской коалиции лицом к лицу. Именно на ней были достигнуты договорённости об открытии в Европе второго фронта против Германии. Эта встреча традиционно приковывает к себе большое внимание исследователей не только из-за своего исторического значения, но и потому, что нацисты будто бы намеревались повернуть ход войны, совершив покушение на трёх лидеров сразу. И только действия советской разведки предотвратили это.

За прошедшие 74 года история превратилась в легенду и зажила своей жизнью. Однако в действительности никакого покушения, скорее всего, не было. Вся эта история с предотвращённым покушением изначально была хитрой дезинформацией со стороны Сталина, которая должна была послужить советским интересам. Лидер СССР рассчитывал при помощи этой истории оказать дополнительное давление на союзников по антигитлеровской коалиции и получить дополнительный козырь на непростых переговорах по вопросу второго фронта.

Подготовка

После начала войны лидеры стран, воевавших с нацистской Германией, вели достаточно оживлённые дипломатические дела. Конференции представителей США, СССР и Британии неоднократно проходили в различных городах. Но всякий раз это были либо встречи на уровне глав внешнеполитических ведомств, либо в усечённом составе. Например, в августе 1942 года на конференцию в Москву приезжал британский лидер Черчилль, однако американцев представлял Аверелл Гарриман - личный представитель Рузвельта.

Аверелл Гарриман - личный представитель Рузвельта. Коллаж © L!FE Фото: © W ikipedia.org

За первые два с половиной года войны лидеры трёх ведущих держав так ни разу и не встретились в полном составе. Между тем после битвы на Курской дуге в войне произошёл окончательный перелом. С этого момента стало ясно, что встреча трёх лидеров неизбежна и состоится в ближайшее время. Поскольку предстояло обсудить не только вопросы о поставках ленд-лиза или открытии второго фронта, но и наметить какие-то контуры послевоенного мира.

Однако выбрать место проведения встречи было гораздо труднее, чем прийти к согласию о её проведении. Все страны находились достаточно далеко друг от друга, и, какой вариант они бы ни выбрали, как минимум кому-то одному из лидеров добираться было бы совсем неудобно. Кроме того, в Европе полыхала война, так что маршруты необходимо было составлять с учётом этого.

Если вопрос о проведении конференции был согласован достаточно быстро, ещё в начале сентября 1943 года, то выбор места её проведения затянулся на несколько месяцев и был определён буквально в последний момент. Конференцию удобно было бы провести в Лондоне, где в то время базировались правительства в изгнании доброй половины европейских стран. Однако путь туда был небезопасен для Рузвельта и Сталина. Черчилль предлагал Каир, где находилось большое количество британских солдат, но Сталину было неудобно туда добираться.

Рузвельт предлагал организовать встречу на Аляске, что было бы самым оптимальным вариантом с точки зрения безопасности. Однако на это не согласился Сталин. Во-первых, он боялся летать на самолёте, во-вторых, путь туда занял бы очень долгое время и в случае каких-то непредвиденных изменений на фронтах советский лидер надолго оказался бы оторван от Ставки.

Встречу можно было организовать в Москве, но это было не лучшим вариантом с дипломатической точки зрения. Тогда получалось, что Сталин настолько свысока смотрит на своих союзников, что даже не желает покинуть Москву ради встречи с ними.

В итоге было решено провести встречу на нейтральной территории, чтобы никому не было обидно. Выбор пал на Иран. Сталину было добираться недалеко, Черчиллю от заморских британских владений - тоже не слишком далеко. А Рузвельту - что Каир, что Тегеран - примерно одинаково, поскольку и туда и туда в любом случае пришлось бы добираться морем.

Главным преимуществом Ирана была его безопасность. Формально это была нейтральная страна. Но на деле ещё в 1941 году советские и британские войска в ходе совместной операции превентивно оккупировали страну на случай попыток немцев прорваться к нефтяным месторождениям.

В Иране находились советские и британские армейские части. Также активно действовали и их спецслужбы. Так что с точки зрения безопасности Иран был идеальным вариантом среди нейтральных стран. Потому как страна была важным транзитным пунктом для поставок товаров по ленд-лизу в СССР и в связи с этим всех имевшихся в стране немецких агентов зачистили давно и основательно как английские, так и советские спецслужбы.

Конференция

8 ноября 1943 года, за 20 дней до открытия конференции, Рузвельт согласился с предложением провести её в Тегеране. Началась активная подготовка к проведению. Каждый из лидеров коалиции добирался до назначенного места своим маршрутом. Сталин выехал в Баку на специальном особо охраняемом бронированном поезде. В столице Азербайджанской ССР он пересел на самолёт, который пилотировал главный советский пилот гражданской авиации Виктор Грачёв, возивший высоких номенклатурных чинов.

Американский президент добирался до Каира на самом крупном американском линкоре "Айова" в сопровождении боевого эскорта кораблей. В Каире он встретился с дожидавшимся его Черчиллем, и они вместе вылетели в Тегеран.

На протяжении трёх дней союзники обсуждали вопросы открытия второго фронта, определившись со сроками. Фронт запланировано было открыть в мае 1944 года, позднее сроки передвинулись на несколько недель. Кроме того, обсуждались вопросы послевоенного устройства мира. Были оговорены контуры нового международного органа - ООН. Также обсуждалась послевоенная судьба Германии.

Тегеран, Иран, декабрь 1943 года. Фронт-ряд: маршал Сталин, президент Рузвельт, премьер-министр Черчилль на портике Посольства России; задний ряд: генерал армии Арнольд, начальник ВВС США; генерал Алан Брук, начальник императорского генерального штаба; адмирал Каннингем, лорд Первого моря; адмирал Уильям Лихи, начальник штаба президента Рузвельта - во время Тегеранской конференции. Коллаж © L!FE Фото: © Wikipedia.org

На время конференции были предприняты беспрецедентные меры безопасности. Помимо того что в стране уже находились советские и британские войска, в Тегеран были введены дополнительные подразделения НКВД, занимающиеся охраной особо важных объектов. Кроме того, вся страна была опутана густой советско-британской разведсетью. Советские резидентуры находились практически в каждом более-менее крупном населённом пункте в зоне советской оккупации. Примерно схожее положение наблюдалось и в английской зоне оккупации. Здания, где проходили встречи лидеров антигитлеровской коалиции, а также маршруты их передвижения оцепляли тремя-четырьмя кольцами вооружённой охраны. Кроме того, в городе были размещены подразделения ПВО. Словом, Тегеран мог выдержать самый настоящий штурм целой армии, правда, ей неоткуда было взяться в пустыне.

Тем не менее Сталин сходу ошеломил прибывших Черчилля и Рузвельта известием о том, что советские спецслужбы только что предотвратили покушение на них, сорвав коварные планы нацистов. Будто бы советской разведке удалось захватить несколько десятков немецких диверсантов, планировавших теракт, но кое-кому, возможно, удалось уйти, поэтому он радушно приглашает коллег разместиться в советском посольстве под надёжной охраной.

Черчилль только лукаво улыбнулся, сделав вид, что верит. Иран был буквально наводнён британскими агентами, к тому же в последние полвека страна находилась в британской сфере влияния и англичане чувствовали себя там так же вольготно, как у себя дома. Даже та немецкая агентура, которая существовала в стране до войны, за минувшие два года была зачищена в несколько приёмов в связи с важностью Ирана для ленд-лизовских маршрутов.

А вот Рузвельт о ситуации в Иране был осведомлён куда хуже. Американская разведка в Иране не имела такого размаха, как британская или советская, так что он более внимательно прислушался к словам Сталина. И когда советский лидер предложил под предлогом безопасности переселиться всем в советские посольство, Черчилль наотрез отказался, заявив, что в этом нет необходимости. А вот Рузвельт согласился и перебрался жить в советское представительство.

Впрочем, не стоит недооценивать легковерность американского президента. На этот шаг оказали влияние два других значимых фактора. Во-первых, в отличие от британского посольства, которое находилось по соседству с советским, в нескольких метрах от него, американское располагалось в другой части города. И Рузвельту пришлось бы каждый день ехать одному через весь город, что было неудобно для охраны.

Во-вторых, и это самое главное, Сталин и Рузвельт давно искали возможности сблизиться, но она никак не представлялась. В отличие от убеждённого антикоммуниста Черчилля, Рузвельт был более благожелательно настроен к Сталину. Между двумя лидерами даже существовала некоторая симпатия. Сталин по этой причине рассчитывал, что, исключив влияние британского лидера на Рузвельта, американца можно сделать гораздо более сговорчивым. Поселив американского президента в советском посольстве, советский лидер мог быть хозяином положения, чувствуя себя как дома, имел дополнительные возможности для "обработки" Рузвельта, а кроме того, разговоры президента могли прослушиваться советской разведкой. Таким образом Сталин убивал сразу трёх зайцев.

Но американский президент не мог просто так взять и поселиться в советском посольстве под предлогом того, что ему далеко ездить на встречи. Такой шаг был бы враждебно воспринят в США, где лидеру страны пришлось бы долго оправдываться. Именно поэтому и понадобилась хитрость с мнимым покушением. Тем самым Сталин давал Рузвельту легитимную возможность перебраться в советское посольство и не быть за это освистанным. Вся эта история была рассчитана не на Черчилля (Сталин прекрасно знал, что он не поверит), а на Рузвельта, который воспользовался удобным предлогом и позднее объяснил американцам, что принял советское предложение, поскольку спецслужбы СССР имели информацию о возможном покушении и это было необходимо с точки зрения безопасности.

О том что вся эта история была не более чем дипломатической уловкой, говорит хотя бы то, что советская сторона даже не озаботилась более-менее правдоподобным легендированием покушения. Когда британцы (возможно по инициативе хитрого Черчилля, разгадавшего маневр) поинтересовались, можно ли увидеть задержанных немецких диверсантов, им ответили, что это никак не возможно. Попытки выяснить подробности раскрытого заговора через Молотова также не увенчались успехом. Советский нарком заявил, что не знает никаких подробностей этого дела.

Слева направо: Франклин Д. Рузвельт, Уинстон Черчилль и Иосиф Сталин сидят вместе на ужине в викторианской гостиной Британской миссии в Тегеране в Иране, отмечая 69-й день рождения Уинстона Черчилля 30 ноября 1943 года. Коллаж © L!FE Фото: © Wikipedia.org

Вполне возможно, что накануне встречи советские спецслужбы действительно могли арестовать нескольких подозрительных местных жителей, что называется, на всякий случай. Но не стоит думать, что это были вооружённые до зубов отборные головорезы-диверсанты, отправленные лично Гитлером.

Легенда о покушении

Классическая легенда о покушении полна нестыковок, что неудивительно. Разрабатываться она начала через много лет после окончания войны усилиями советских публицистов.

Итак, согласно классической версии, весной-летом (в различных источниках время года отличается) 1943 года советский разведчик Николай Кузнецов под именем Пауля Зиберта, служивший в немецкой администрации в Ровно, подпоил не в меру болтливого штурмбаннфюрера СС Ганса Ульриха фон Ортеля, который поведал ему, что он вскоре будет участвовать в ответственной миссии в Тегеране, которая даже превзойдёт операцию Скорцени по вызволению Муссолини.

Кузнецов сразу же сообщил об этом куда следует. Тем временем летом 1943 года в Иране десантировалась группа немецких парашютистов-радистов, которые должны были подготовить базу для прибытия основной диверсионной группы Скорцени. Однако советская разведка была прекрасно осведомлена об этом и все агенты вскоре были схвачены. Узнав об этом, немцы вынуждены были отменить операцию в последний момент. По поводу конкретного способа покушения версии разнятся в зависимости от фантазии публицистов. Всё как в лучших шпионских романах: внедрение под видом официантов и расстрел на обеде, подкоп через кладбище, пилотируемый смертником самолёт со взрывчаткой и т.п. сюжеты из шпионских боевиков.

Николай Кузнецов в немецкой форме, 1942 год. Фото: © Wikipedia.org

Вполне очевидно, что даже при малейшем внимании к деталям версия выглядит крайне сомнительной. Во-первых, Кузнецов при всём желании не мог сообщить о задуманной немцами операции летом 1943 года, поскольку тогда даже сами лидеры стран не знали, когда состоится эта конференция. Только в начале сентября была достигнута договорённость о встрече и только 8 ноября выбрано место её проведения. Впрочем, в последнее время эту нестыковку заметили и теперь пишут про осень 1943 года, хотя в классических источниках добыча ценной информации датируется весной-летом.

Во-вторых, Ортель не мог хвастаться Кузнецову, что планируется операция покруче вызволения Муссолини, поскольку эта операция состоялась только в сентябре 1943 года, тогда как большинство источников утверждает, что Кузнецов передал информацию об этом не позднее лета 1943 года. В-третьих, весьма сомнительно, что в детали настолько секретной операции мог быть посвящён какой-то заштатный эсэсовец Ортель из Ровно. В-четвёртых, тот же Скорцени, который считается руководителем этой операции, после войны утверждал, что никакого штурмбаннфюрера СС Ганса Ульриха фон Ортеля, который будто бы входил в его группу, никогда не существовало (в различных советских источниках его именуют то Паулем Ортелем, то вообще Остером).

Кроме того, весьма сомнительно выглядит утверждение, что первая группа диверсантов была заброшена в Иран летом 1943 года для подготовки покушения. Откуда немцы могли знать, где состоится встреча, когда этого не знали даже сами её участники, ещё не договорившиеся о ней.

Но даже если представить, что кто-то просто перепутал даты и фамилии, а немцы на самом деле готовили эту операцию, как они могли добраться до Ирана? Довоенная агентура была полностью разгромлена, значит, пришлось бы перебрасывать людей из Германии. Но как это сделать? Для десантных операций немцы, как правило, использовали планеры DFS 230 и Go 242, которые буксировались бомбардировщиками Ju 52 или He-111. Однако эти бомбардировщики имели весьма ограниченную дальность полёта и для подобной операции немцам нужно было иметь полевые аэродромы на Ближнем Востоке.

По понятной причине в самом Иране немцы подобных аэродромов не имели. По такой же причине не имели они их и в граничившем с Ираном СССР. Остаются только Ирак, Турция и Саудовская Аравия. Турция придерживалась нейтралитета и немецких аэродромов не имела. Ирак и Аравия находились в сфере влияния англичан. Единственные аэродромы на Ближнем Востоке, которые немцы имели (сирийские аэродромы использовались по соглашению с вишистской Францией), были потеряны ими ещё летом 1941 года, когда "Сражающаяся Франция" де Голля при активном участии английских войск взяла Сирию под свой контроль.

Единственный самолёт, который мог это сделать, - дальний морской разведчик Ju 290, способный летать на шесть тысяч километров. Однако немцы имели всего несколько таких самолётов и почти все они были задействованы для поисков морских конвоев у британских берегов. А для подобной десантной операции, учитывая вместимость самолёта, потребовалось бы по меньшей мере 5–10 подобных самолётов, которые были штучным товаром (за всю войну их построили всего около 50 штук). По воспоминаниям Скорцени, с огромным трудом удалось выпросить один такой самолёт для заброски шестерых агентов в Иран летом 1943 года. Они должны были в координации с отрядами местных мятежников устраивать диверсии на ленд-лизовских маршрутах. По словам Скорцени, группа была почти сразу же раскрыта и не добилась никаких успехов.

Собственно, именно эту заброску очень часто путают с мнимой заброской диверсантов в Иран для покушения на лидеров антигитлеровской коалиции. В действительности она не имеет к ней никакого отношения, после этой неудачной попытки немцы больше не делали подобных десантов.

Наконец, нацисты просто не имели времени для её подготовки. Сами союзники только 8 ноября (за 20 дней до её начала) договорились о проведении конференции в Тегеране. У немецкой разведки должно было уйти какое-то время на получение этой информации. Таким образом, на подготовку сложнейшей операции в тяжелейших условиях у немцев было бы не более 7–15 дней. И это в условиях полностью разгромленной местной агентуры и тотального доминирования в Иране советско-британских спецслужб и армии и беспрецедентных мер безопасности. Очевидно, что в подобных условиях подготовка такой сложной операции была просто невозможна.

К слову, сам Скорцени всегда отрицал, что подобная операция разрабатывалась. Он не отрицал, что встречался с Гитлером и главами немецких спецслужб после того, как информация о Тегеранской встрече стала известна нацистам. Однако после того как Гитлер спросил, можно ли что-то сделать, ему кратко описали имеющиеся расклады, а они были настолько неблагоприятны, что сразу стало ясно, что данная миссия невыполнима, - и вопрос был закрыт без особых обсуждений. Именно по этой причине её обошли своим внимание в мемуарах и сам Скорцени, и его непосредственный начальник Шелленберг, а также не удалось найти никаких следов планирования этой операции в захваченных немецких архивах.

Юрий Андропов и Николай Щелоков. Коллаж © L!FE Фото: © РИА Новости, Wi kipedia.org

В реальности вся история с покушением была хитрой дипломатической уловкой Сталина, направленной в первую очередь на американского лидера. Если бы Рузвельт в неё поверил, он был бы весьма признателен советскому коллеге за заботу и испытывал чувство долга по отношению к нему, став более сговорчивым. Но даже если бы он и не поверил, эта история давала Рузвельту "легальную" возможность перебазироваться в советское посольство, что было на руку обоим. В конечном счёте уловка сыграла на руку советской стороне. На Тегеранской конференции Сталин и Рузвельт фактически выступали единым фронтом против Черчилля. Американский президент в основном соглашался со Сталиным и поддерживал его инициативы, тогда как Черчилль остался в одиночестве.

Фактически во время конференции Рузвельт пошёл против Черчилля, настаивавшего на наступлении на Балканы через Италию, и выступил в пользу открытия второго фронта на севере Франции. Рузвельт поддержал Сталина по вопросу о разделении побеждённой Германии, а также в вопросе организации ООН. Де-факто на Тегеранской конференции внутри антигитлеровской коалиции возникла внутренняя мини-коалиция Сталина - Рузвельта, поскольку на тот момент ещё не существовало никаких противоречий интересов США и СССР, тогда как между Британией и СССР они были всегда.

Евгений Антонюк

Иосиф Сталин впервые посетил Соединенные Штаты.

В мемориальном военном комплексе в городе Бедфорд (штат Вирджиния) он встретился со своими союзниками во Второй мировой войне - Франклином Рузвельтом, Гарри Труманом и Уинстоном Черчиллем.

Во встрече также приняли участие британский вице-премьер Клемент Эттли, лидер “Сражающейся Франции” Шарль де Голль и китайский лидер Чан Кайши. Разумеется, все эти лидеры давно умерли, и речь идет об их бюстах.

Однако вокруг этой инициативы разгорелись такие яростные споры, как будто речь идет не о прошлом, а о самых что ни на есть актуальных событиях.

У многих вызвало негодование предложение установить в сердце Америки памятник советскому лидеру. Свое возмущение выразили и украинские националисты, и неоконсерваторы из Heritage Foundation, и принадлежащая Морту Цукерману газета New York Daily News.

Директор мемориального комплекса Уильям Макинтош заявил в ответ, что установка бюста -- это просто признание той роли, которую Сталин сыграл во Второй мировой войне.

Нет смысла включаться в этот извечный спор - герой Сталин или злодей. Давайте лучше обратимся к более занимательным темам.

Поговорим, например, о том, как американцы любят вспоминать лишь одну сторону событий и полностью забывать о другой.

Например, помогло ли американцам использование дефолианта “Агент Оранж” во Вьетнаме лишить вьетконговцев возможности прятаться в лесах?

Конечно! Для этого и используются дефолианты! Но из-за применения этого препарата более 500 тысяч детей в этом регионе родились с патологиями. Правительство США утверждает, что наличие причинно-следственной связи в данном случае не установлено, и с этим согласны многие американцы.

Помогла ли ядерная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки по приказу Гарри Трумана закончить войну быстрее и избежать лишних жертв? Может быть. И даже наверное. Но как быть с тем, что погибшие были мирными жителями?

Теперь вернемся к Сталину.

Самое интересное в восприятии Сталина американцами - тот факт, что мнение людей, лучшего всего его знавших, как раз и не учитывается. Например, мнение Франклина Рузвельта.

Франклин Рузвельт регулярно попадает в тройку самых популярных президентов США - вместе с Джорджем Вашингтоном и Авраамом Линкольном.

Его любят за мудрую политику, любят за то, что он помог стране преодолеть тяжелейшие кризисы в ее истории. Поэтому с его мнением нужно считаться, не правда ли?

Но не тут-то было.

Те же самые американцы не прислушиваются к мнению своего лучшего президента в XX веке относительно человека, который неожиданно стал его союзником.

Рузвельт и Сталин были лидерами своих стран так долго, что смогли неплохо друг друга узнать - хотя первая личная встреча состоялась только в 1943 году.

Первым смелым шагом со стороны Рузвельта было установление дипломатических отношений с Советским Союзом в ноябре 1933 года, несмотря на громкие протесты со стороны Конгресса.

В 1936 году Рузвельт направил послом в Советскую Россию своего близкого друга. Джозеф Дэвис и “Миссия в Москву” - книга, которую он написал по возвращении на родину. Один из самых неоднозначно воспринимаемых политических деятелей столетия и одна из самых обсуждаемых книг своего времени. Суть книги в том, что сталинские репрессии были направлены против людей, которые планировали сместить Сталина. Другими словами, это были не невинные жертвы, а пятая колонна. Многочисленные источники утверждают, что Рузвельт прочел книгу и что она ему понравилась - настолько, что он лично поддержал идею снять по ней фильм.

Конечно, Рузвельт не был наивен. “В Советском Союзе действует диктатура, не уступающая по жесткости другим существующим диктатурам”, - заявил он в 1940 году.

Однако при этом Рузвельт настолько был уверен в Сталине, что, даже когда СССР стоял на краю пропасти, Рузвельт продолжал твердо верить в его силу.

Через шесть недель после нападения Германии на Россию Рузвельт послал в Москву своего ближайшего советника, Гарри Гопкинса, поручив ему передать советскому руководству, что Рузвельт уверен в способности Сталина победить Гитлера, и что США будут оказывать всяческую помощь СССР в этой войне.

И это при том, что и в Госдепартаменте, и в военном ведомстве все были уверены: сталинский СССР - это колосс на глиняных ногах, который рассыпется под натиском гитлеровских войск.

“Уважаемый г-н Сталин! Это письмо Вам передаст мой друг Аверелл Гарриман, которого я попросил возглавить нашу делегацию в Москве”. Так начиналось послание, которое советский лидер получил осенью 1941 года, когда его солдаты вели тяжелые бои у самых стен столицы.

Рузвельт был одним из тех, благодаря кому Советский Союз начал получать жизненно необходимую помощь по ленд-лизу. Красная Армия получила десятки тысяч американских грузовиков, самолетов и другой техники, которая была столь необходима в смертельной схватке с Гитлером.

Когда в мае 1942 года нарком иностранных дел Вячеслав Молотов, который был вторым по важности человеком в советском руководстве и воспринимался как будущий преемник Сталина, собирался нанести свой первый визит в Вашингтон, Рузвельт в письме Сталину настаивал: “Когда Молотов прибудет в Вашингтон, он может остановиться у нас в Белом доме, или, если хотите, мы можем приготовить для него отдельный дом неподалеку”.

Сталин отплатил Рузвельту взаимностью. Он распустил Коминтерн - организацию, главной задачей которой было распространение коммунистической революции на весь остальной мир. Это событие произошло в тот самый день, когда Джозеф Дэвис прибыл в Москву с посланием от Рузвельта.

В феврале 1945 года больной Рузвельт прилетел в Ялту, чтобы выразить уважение стране, которая разгромила фашистские армии, и, в то же время, чтобы обсудить будущее мироустройство.

В Ялте Рузвельт добился от Сталина согласия на вступление СССР в войну против Японии. Пока в Европе шли боевые действия, между Советским Союзом и Японией действовал пакт о нейтралитете, который позволял Советскому Союзу сконцентрировать свои ресурсы на борьбе с Гитлером, а также давал возможность осуществлять поставки по ленд-лизу через Дальний Восток.

Сталин согласился бросить свои закаленные в боях войска против Японии. Рузвельт считал, что участие Советского Союза в войне на Тихом океане будет играть важную роль, поскольку оно скрепит союз четырех великих держав.

Смерть Рузвельта потрясла Сталина. “Президент Рузвельт умер, но дело его должно быть продолжено. Мы окажем президенту Труману поддержку всеми своими силами”, - сказал Сталин Авереллу Гарриману, который привез в Москву печальное известие.

Почему же Рузвельта сегодня обожают, а Сталина ненавидят?

От посла Джозефа Дэвиса нам осталась такая цитата: “Ни один государственный лидер в истории не сталкивался с таким неправильным и искаженным восприятием, как люди, возглавлявшие Советское государство в те суровые годы”.

Но лучше всех свое положение понимал сам Иосиф Виссарионович. Однажды он сказал: “Мое имя будут хулить и поносить. Меня обвинят в самых ужасных преступлениях”.

Теперь хочу рассказать насчет высказываний Сталина относительно взаимоотношений с союзниками в процессе войны, конкретно - с Рузвельтом и Черчиллем. Франция не имела крупных сил в Европе, и Сталин стал уделять ей внимание, в сущности, начиная с Потсдамской конференции и после нее. Его внимание занимали раньше главным образом Рузвельт и Черчилль. Сталин, по его собственным словам, больше симпатизировал Рузвельту, потому что президент США с пониманием относился к нашим проблемам. Сближала Рузвельта со Сталиным и его нелюбовь к английской монархии, к ее институтам.

Сталин как-то рассказал о таком эпизоде. Когда во время Тегеранской конференции главы держав встретились за обедом, Рузвельт, подняв бокал, предложил выпить за президента Советского Союза господина Калинина. Все выпили. Спустя какой-то срок Черчилль, тоже подняв бокал, объявил тост за короля Великобритании. Рузвельт сказал, что он пить не будет. Черчилль обиженно насторожился, а тот - ни в какую: "Нет, я пить не буду. Я не могу пить за английского короля. Я не могу забыть слова моего отца". Оказывается, когда отец Рузвельта уезжал в Америку из Европы, то уже на пароходе он сказал сыну про британского короля: "Он наш враг". Сын не забыл этого и, невзирая на этикет, так и не поднял бокала.

При деловых разговорах и возникавших спорах очень часто Сталин встречал поддержку со стороны Рузвельта против Черчилля. Таким образом, у Сталина симпатии сложились явно в пользу Рузвельта, хотя Черчилля он тоже ценил и относился к нему с уважением. Это был крупный политический деятель не только Англии, он занимал одно из ведущих мест в сфере мировой политики. При неудаче конца 1944 г. в Арденнах, когда немцы серьезно угрожали союзным войскам на втором фронте, Черчилль обратился за помощью к Сталину, с тем чтобы мы оттянули на себя немецкие армии. Для этого нам нужно было провести внеочередную наступательную операцию. Ее мы провели, хотя она планировалась у нас на значительно более поздний срок. Это стало демонстрацией дружбы и помощи союзнику, у которого сложилась тяжелая обстановка. Это было Сталиным проведено очень хорошо, он умел понимать и такие дела и проводить их в жизнь. Помню, как Сталин несколько раз возвращался к характеристике Эйзенхауэра. Он отмечал его благородство, рыцарский подход к взаимоотношениям с союзником. Несколько раз я слышал такие высказывания при беседах в узком кругу у Сталина уже после войны, но еще до моего переезда в Москву.

Когда я вновь начал работать в Москве и чаще бывал у Сталина, он стал часто приглашать меня, когда уезжал в отпуск на Кавказ. Я чувствовал, что он просто не терпит одиночества и даже боится его. У него появлялся физический страх перед одиночеством. Это было для всех нас довольно накладно (говорю о членах руководства страны, которое окружало Сталина). Отдыхать вместе с ним и обедать считалось великой честью. Но это еще и большая физическая нагрузка. Однажды я с ним вместе отдыхал целый месяц. Он меня поместил буквально рядом с собой. Приходилось и жить рядом, все время вместе обедать и ужинать. Но это внешняя сторона дела. А если бы знали, что это означает на деле, какие это физические нагрузки, сколько нужно было съедать и вообще потреблять того, что вредно или неприятно, лишь бы не нарушить личных отношений! Отношение к тебе демонстрировалось самое хорошее, дружеское, и приходилось идти на жертвы. Но такая жизнь была отчасти полезна тем, что велись беседы, из которых можно было извлечь для себя пользу и сделать различные политические выводы. В ходе таких бесед я неоднократно слышал от Сталина очень лестные отзывы о порядочности Эйзенхауэра. Сталин говорил, что когда мы наступали на Берлин, то если бы со стороны союзников был не Эйзенхауэр, а какой-то другой верховный командующий их войсками, мы бы, конечно, Берлин не взяли, просто не успели бы. Его бы заняли раньше нас американцы. И это действительно так, потому что немцы сосредоточили главные силы против нас и охотно готовы были сдаться Западу. Сталин обратился к Эйзенхауэру с письмом, в котором говорилось, что, согласно межсоюзническому договору и с учетом крови,которая пролита нашим народом, мы хотели бы, чтобы наши войска вошли первыми в Берлин, а не союзные. Как говорил Сталин, Эйзенхауэр тогда придержал свои войска и прекратил наступление. Он предоставил нашим войскам возможность разбить немцев и занять Берлин. Таким образом, мы получили приоритет, захватив столицу Германии.

Другой человек на это не пошел бы. А ведь если бы Берлин был захвачен американцами, то тогда, по словам Сталина, по-другому решался бы вопрос о судьбе Германии, а наше положение значительно ухудшилось бы. Эйзенхауэр проявил такое рыцарское благородство и был верен слову, данному нам Рузвельтом. Он уважал память о Рузвельте.

В это время новым президентом США стал Трумэн, которого Сталин и не уважал, и не ценил. И, видимо, правильно делал, потому что тот заслуживал такого отношения. А вот еще один факт, о котором рассказывал Сталин, тоже относящийся к концу войны, когда немцы были уже приперты нашими войсками к стене капитуляции и не могли оказывать сопротивления, должны были слагать оружие и сдаваться в плен. Многие из них не хотели сдаваться в плен нашим войскам и двинулись на запад с тем, чтобы сдаться американцам. Опять последовало обращение Сталина к Эйзенхауэру: было сказано, что советские войска проливали кровь, разгромили врага, а противник, который стоит перед нашими войсками, сдается в плен американцам: это несправедливо. Эйзенхауэр приказал тогда не брать немцев в плен (кажется, это было в Северной Австрии, где у нас наступал Малиновский) и предложил командующему германскими силами сдаться в плен русским, так как именно русское оружие победило его армию. Так и получилось.

Сталин рассказывал также, что он обратился с аналогичной просьбой к Черчиллю. На участке в Северной Германии, который занимал Монтгомери, немцы тоже убегали от войск Рокоссовского к англичанам. Сталин попросил, чтобы их англичане не брали в плен и вынудили сдаться нашим войскам. "Ничего подобного! - возмущался Сталин. - Монтгомери забрал себе их всех и забрал их оружие. Так наши войска разбили немцев, а результат разгрома пожинал Монтгомери". И Эйзенхауэр, и Монтгомери - оба представители буржуазного класса. Но они решили по-разному и по-разному соблюдали принципы партнерства, договоренности, слова, чести. Когда я имел дело с Эйзенхауэром, то всегда передо мной как бы стояли его былые действия. Я помнил слова, сказанные Сталиным, и верил им. Ведь Сталина заподозрить в симпатиях к кому-либо никак было нельзя. В классовых вопросах он был неподкупен и непримирим. Это у него была очень сильная политическая черта, за которую он пользовался среди нас большим уважением.

Под конец войны Сталин очень беспокоился, как бы американцы не перешли через линию разграничения союзных войск. Я уже говорил, что против нас было организованное сопротивление немцев, а американцы спокойнее наступали и легко пересекли линию разграничения. Сталин сомневался, уступят ли они, сдержат ли слово, данное Рузвельтом. Они ведь могли сказать, что их войска останутся там, куда вышли, и это будет теперь разделительная граница оккупационных районов. Но нет, американцы отвели свои войска назад и расположили их по линии, которая была намечена в Тегеране, еще до победы над Германией. Это тоже свидетельствует о порядочности Эйзенхауэра. Из таких вот фактов складывалось хорошее отношение Сталина к Эйзенхауэру. Поэтому Сталин и пригласил Эйзенхауэра на Парад Победы и выразил наше признание его заслуг награждением его высшим военным орденом СССР - "Победы". Это очень высокая награда.

Правда, тем же орденом был награжден фельдмаршал Монтгомери. Но в данном случае налицо формальное выполнение нашего долга по отношению к союзнику, потому что англичане тоже награждали наше начальство своими орденами. Здесь имела место лишь официальная взаимность, а Эйзенхауэра Сталин выделял особо.,

Никита Хрущев